«Пена дней» и другие истории - Борис Виан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тротуар вздыбился перед Коленом. Он одолел его гигантским прыжком, одним духом взбежал на второй этаж, открыл дверь, все было тихо и спокойно, он не увидел ни незнакомых людей в черном, ни священника, мир и покой исходили от серо-голубого рисунка ковра. Николя сказал: «Это пустяки», – а Хлоя улыбнулась: она была счастлива увидеть его вновь.
XXXIII
Теплая рука Хлои доверчиво лежала в руке Колена. Хлоя смотрела на него, и ее светлые чуть удивленные глаза вселяли спокойствие. А вокруг антресолей, на полу их комнаты столпились заботы, остервенело пытаясь задушить друг друга. Хлоя ощущала в своем теле, в своей грудной клетке какую-то неведомую ей злую силу, чье-то недоброе присутствие и не знала, как ей с этим совладать, она время от времени кашляла, чтобы хоть немного потеснить противника, вцепившегося в ее плоть. Хлое казалось, что каждым глубоким вздохом она живьем отдает себя во власть коварного, полного глухой ярости врага. Грудь Хлои едва вздымалась, прикосновение гладких простынь к ее длинным голым ногам почему-то успокаивало. Сгорбившись, Колен сидел рядом и глядел на нее. Темнело, сумерки сгущались концентрическими кругами вокруг светящегося венчика лампы, вмонтированной в стену у изголовья кровати и прикрытой круглым плафоном из матового хрусталя.
– Давай послушаем музыку, Колен, – сказала Хлоя. – Поставь одну из твоих любимых пластинок.
– Это утомит тебя, – ответил Колен, словно издалека.
Он плохо выглядел. Сердце заполонило всю его грудь, только сейчас он это заметил.
– Ну, пожалуйста, прошу тебя, – сказала Хлоя.
Колен встал, спустился по маленькой дубовой лесенке и зарядил проигрыватель пластинками. Динамики были во всех комнатах. Он включил тот, который висел в спальне.
– Ты что поставил? – спросила Хлоя.
Она улыбнулась. Она сама знала.
– Помнишь? – спросил Колен.
– Помню…
– Тебе больно?
– Не очень…
При впадении реки в море всегда есть порог, который трудно преодолеть, где кипит вода и в пене кружатся обломки затонувших кораблей. Воспоминания нахлынули из темноты, натолкнулись на барьер между ночью за окном и светом лампы и то погружались в глубину, то выныривали на поверхность, оборачиваясь либо белесым брюшком, либо серебристой спинкой. Хлоя слегка приподнялась.
– Сядь ко мне…
Колен подошел к ней и лег поперек кровати, так что Хлоя могла положить голову на сгиб его левого локтя. Кружева тонкой ночной рубашки рисовали причудливые узоры на ее золотистой коже, трогательно набухшей у основания грудей. Хлоя пальцами стиснула плечо Колена.
– Ты не сердишься?..
– На что?
– На то, что у тебя такая глупая жена…
Колен поцеловал Хлою в ямочку ее доверчивого плеча.
– Спрячь руку, моя милая Хлоя, ты простынешь.
– Мне не холодно. Слушай пластинку.
В игре Джонни Ходжеса было что-то возвышенное, необъяснимое и абсолютно чувственное. Чувственность, так сказать, в чистом виде, освобожденная от всего телесного.
Под воздействием музыки все углы комнаты округлились. Колен и Хлоя лежали теперь в центре некоей сферы.
– Что это? – спросила Хлоя.
– The Mood to be Wooed, – ответил Колен.
– Я это почувствовала, – сказала Хлоя. – А как же доктор войдет в комнату такой формы?
XXXIV
Николя открыл дверь. На пороге стоял доктор.
– Я доктор, – сказал он.
– Не угодно ли вам проследовать за мной? – И Николя повел доктора по коридору. – Вот, – произнес Николя, когда они оказались на кухне, – отведайте и скажите свое мнение.
В большом сосуде из остекленевшего кремне-содо-кальциевого соединения отстаивалось варево весьма своеобразного цвета: оно отливало как пурпуром Кассиуса, так и зеленью рыбьего пузыря, но при этом со слабым оттенком синеватого хрома.
– Что это такое? – спросил доктор.
– Отвар, – объяснил Николя.
– Это я вижу, но для чего он?
– Для бодрости.
Доктор поднес сосуд к носу, осторожно понюхал, воодушевился, снова понюхал, но уже со смаком, попробовал, потом залпом выпил и схватился обеими руками за живот, уронив при этом саквояж с инструментами для врачевания.
– Ну как, действует? – поинтересовался Николя.
– Ух! – крякнул доктор. – Это вещь!.. Сдохнешь!.. Вы ветеринар?
– Нет, – сказал Николя, – повар. Одним словом, сработало?
– В некотором роде. Я чувствую такой прилив сил…
– Теперь пройдите, пожалуйста, к больной. Вы продезинфицированы!
Доктор двинулся, но почему-то в обратном направлении. Судя по всему, ноги перестали его слушаться.
– О! – воскликнул Николя. – Гляди-ка!.. А вы в состоянии осмотреть больную?
– Видите ли, мне хотелось узнать мнение своего коллеги, поэтому я попросил прийти профессора д’Эрьмо.
– Все ясно. Тогда, пожалуйста, пройдите вот сюда. – И Николя отворил дверь черного хода. – Вы спуститесь тремя этажами ниже, повернете направо и окажетесь там, где нужно.
– Понятно, – сказал доктор и стал спускаться, но вдруг обернулся и спросил: – А где я, собственно говоря, нахожусь?
– Тут, а где же еще? – ответил Николя.
– А-а-а, понятно!.. – сказал доктор.
Не успел Николя захлопнуть за ним дверь, как Колен заглянул на кухню.
– Кто это приходил? – спросил он.
– Доктор. Но у него был такой идиотский вид, что я решил от него избавиться.
– Но нам ведь так нужен врач, – сказал Колен.
– Конечно, – сказал Николя. – Сейчас придет д’Эрьмо.
– Тогда порядок.
Снова зазвенел звонок.
– Не бегай, я сам отворю, – сказал Колен.
В коридоре мышка стала взбираться по ноге Колена и в конце концов пристроилась на его правом плече. Колен прибавил шагу и открыл дверь профессору.
– Здравствуйте, – сказал тот.
На профессоре были черный костюм и ярко-желтая сорочка.
– Физиологически, – заявил он, – черное на желтом фоне являет собой максимальный цветовой контраст. Добавлю, что данное сочетание не утомляет глаз и предупреждает несчастные случаи на улице.
– Наверно, – согласился Колен.
Профессору д’Эрьмо было лет сорок. Их ему и давали. А больше он бы все равно не взял. Щеки его были лишены растительности, однако он носил маленькую остроконечную бородку и невыразительные очки.
– Не угодно ли вам пройти за мной? – сказал Колен.
– Не знаю, – сказал профессор, – я колеблюсь…
В конце концов он все же решился.
– Кто болен? – спросил он.
– Хлоя, – ответил Колен.
– А, припоминаю мелодию…
– Да, – сказал Колен, – эта самая.
– Хорошо, – решился д’Эрьмо, – пошли. Вы должны были сказать мне это раньше. Что с ней?
– Я не знаю.
– Я тоже, – признался профессор. – Теперь я могу вам в этом признаться.
– Но вы разберетесь? – с тревогой спросил Колен.
– Не исключено… – ответил профессор с сомнением в голосе. – Следовало бы ее посмотреть…
– Так пошли!
– Да, конечно…
Колен повел было его в спальню, но вдруг спохватился.
– Только имейте в виду, она округлилась, будьте осторожны, – предупредил он.
– Я к этому привык, – сказал д’Эрьмо. – Она беременна?
– Да
